пиши приказъ на завтрашній день. А ты, обратился онъ къ другому, поѣзжай по линіи и объяви, что завтра мы атакуемъ.”

Пока шёлъ разговоръ съ Раевскимъ и диктовался приказъ, Вольцогенъ вернулся отъ Барклая и доложилъ, что генералъ Барклай-де-Толли желалъ бы имѣть письменное подтвержденіе того приказа, который отдавалъ фельдмаршалъ.

Кутузовъ, не глядя на Вольцо́гена, приказалъ написать Этотъ приказъ, который, весьма основательно для избѣжанія личной отвѣтственности, желалъ имѣть бывшій главнокомандующій.

И по неопредѣлимой, тайнственной связи, поддержи вающей во всей арміи одно и то же настроеніе, называемое духомъ арміи и составляющей главный первъ войны, слова Кутузова, его́ приказъ къ сраженію на завтрашній день, передались одновременно во всѣ концы войска.

Далёко не самыя слова, не самый приказъ передавались въ послѣдней цѣпи этой связи. Даже ничего не было похожаго въ тѣхъ разсказахъ, которые передавали другъ другу на разныхъ концахъ арміи, на то, что сказалъ Кутузовъ; но смыслъ словъ его сообщился повсюду, потому что то, что сказалъ Кутузовъ, вытекало не изъ хитрыхъ соображеній, а изъ чувства, каторое лежало въ душѣ фельдмаршала, также какъ и въ душѣ каждаго Русскаго человѣка.

И узнавъ то, что назавтра мы атакуемъ непріятеля, изъ высшихъ сферъ арміи, услыхавъ подтвержденіе того, чему они хотѣли вѣрить, измученные, колеблющіеся люди утѣшались и ободрались.

59. Дворянское Гнѣздо.

Воспитание Лизы.

Скажемъ нѣсколько словъ о воспитаніи Лизы. Ей минулъ 10 годъ, когда отецъ ей умеръ: но онъ мало занимался ею.

Заваленный дѣлами, постоянно озабоченный приращеніемъ своего состоянія, жёлчный, рѣзкій, нетерпѣливый, онъ не скупясь давалъ деньги на учителей, гувернёровъ, на одежду и прочія нужды дѣтей; но терпѣть не могъ, какъ онъ выражался, няньчиться съ писклятами,—да и некогда ему было наньчиться съ ними. Онъ работалъ, возился съ дѣлами, спалъ мало, изрѣдка игралъ въ карты, опять работалъ. Марья Дмитрієвна въ сущности немного больше мужа занималась Лизой; она одѣвала её, какъ куколку, при глазахъ гладила её по головкѣ и называла въ глаза умницей и душкой-и только: лѣнивую барыню утомляла всякая постоянная работа. При жизни отца Лиза находилась на рукахъ гуверна́тки, дѣвицы Моро изъ Парижа. На Лизу она имѣла мало вліянія, тѣмъ сильнѣе было вліяніе на неё ей нани, Агафьи Власьевны. 3

Лизу сперва испугало серьёзное и строгое лицё нани; но она скоро привыкла къ ней и крѣпко её полюбила. Она сама была серьёзный ребёнокъ; глаза ей свѣтились тихимъ вниманіемъ и добротой, что рѣдко въ дѣтяхъ. Она въ куклы не любила играть, смѣялась не часто, но почти всегда не даромъ; помолчавъ немного, она обыкновенно кончала тѣмъ, что обращалась къ кому-нибудь старшему съ вопросомъ, показывавшимъ, что голова ей работала надъ новымъ впечатлѣніемъ. Она очень скоро перестала картавить и уже на четвёртомъ году говорила совершенно чисто. Отца она боялась; чувство ей къ матери было неопредѣлённо, она не боялась ей и не ласкалась къ ней; впрочемъ она и къ Агафьѣ не ласкалась, хотя только её одну и любила. Агафья съ ней не разставалась. Странно было видѣть ихъ вдвоёмъ. Бывало Агафья вся въ чёрномъ, съ тёмнымъ платкомъ на го2 in the presence of visitors. 3 A peasant woman.

1 of bilious temperament.

ловѣ, съ похудѣвшимъ лицёмъ, сидить прямо и вяжетъ чулокъ; у ногъ ей на маленькомъ креслецѣ сидить Лиза и тоже трудится надъ какой-нибудь работой или, важно поднавши свѣтлые глазки, слушаетъ, что разсказываетъ ей Агафья; а Агафья разсказываетъ ей не сказки: мѣрнымъ и ровнымъ голосомъ разсказываетъ она житіє Пречистой Дѣвы, житіє отшельниковъ, угодниковъ Божіихъ, святыхъ мӳчениць; говорить она Лизѣ, какъ жили святые въ пустыняхъ, какъ спасались, голодъ терпѣли и нужду, — и царей не бойлись, Христа исповѣдывали; какъ имъ птицы небесныя кормъ носили, и звѣри ихъ слушались; какъ на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ кровь ихъ падала, цвѣты выростали. Агафья говорила съ Лизой важно и смиренно, точно она сама чувствовала, что не ей бы произносить такія высокія и святыя слова. Лиза её слушала и образъ Вездѣсущаго, Всезнающаго Бога съ какой-то сладкой силой втѣснялся въ ей душу, наполниль её чистымъ благоговѣйнымъ страхомъ, а Христосъ становился ей чѣмъ-то близкимъ, знакомымъ, чуть не роднымъ; Агафья и молиться её выучила. Иногда она будила Лизу рано на зарѣ, торопливо её одѣвала и уводила тайкомъ къ заутренѣ; Лиза шла за ней на цыпочкахъ, едва дыша; холодъ и полусвѣтъ утра, свѣжесть и пустота церкви, самая тайнственность этихъ неожиданныхъ отлучекъ, осторожное возвращеніе въ домъ, въ постельку, — вся эта смѣсь запрещённаго, страннаго, святаго потрясла дѣвочку, проникла въ самую глубь ей существа. Агафья никогда никого не осуждала и Лизу не бранила за шалости. Когда она бывала чѣмъ недовольна, она только молчала, и Лиза понимала это молчаніе. Года три съ небольшимъ ходила Агафья за Лизой; дѣвица Морó её смѣнила; но легкомысленная

1 for a little more than three years.

Француженка съ своими сухими ухватками да восклицаніемъ : tout ca c'est des betises1-не могла вытѣснить изъ сердца Лизы ей любимую няню: посѣянныя сѣмена пустили слишкомъ глубóкіе корни. Слѣдъ, оставленный ею въ душѣ Лизы, не изгладился. Она по прежнему шла къ обѣднѣ какъ на праздникъ, молилась съ наслажденьемъ. . . . Учӣлась Лиза хорошо, то есть усидчиво; особенно блестящими способностями, большимъ умомъ её Богъ не наградилъ; безъ труда ей ничего не давалось. Она хорошо играла на фортепьяно, но одинъ Леммъ3 зналъ, чего ей это стоило. Читала она немного; у ней не было "своихъ словъ," но были свой мысли - и шла она своей дорогой. Такъ росла онапокойно, нетороплико, такъ достигла девятнадцатилетняго возраста. Она была очень мила, сама того не зная. Въ каждомъ ей движеніи высказывалась неволная, нѣсколько неловкая, грація; голосъ ей звучалъ серебромъ нетронутой юности; малѣйшее ощущеніе удовольствія вызывало привлекательную улыбку на ей губы. ... Вся проникнутая чувствомъ долга, боязнью оскорбить кого бы то ни было, съ сердцемъ добрымъ и кроткимъ, она любила всѣхъ и никого въ особенности; она любила одного Бога восторжённо, робко, нѣжно. Лаврецкій первый нарушилъ ей тихую внутренТакова была Лиза.

4

НЮЮ Жизнь.

60. Рѣшеніе Лизы.

У Лизы была особая, небольшая комнатка во второмъ этáжѣ дома ей матери, чистая, свѣтлая, съ бѣлой кроваткой, съ горшками цвѣтовъ по угламъ и передъ окнами, съ маленькимъ писменнымъ столомъ, горкою книгъ и Распятіемъ

на стѣпѣ. Комнатка эта прозывалась дѣтской. Лиза родилась въ ней. Вернувшись изъ церкви, гдѣ её видѣлъ Лаврецкій, она тщательнѣе обыкновеннаго привела всё у себі въ порядокъ, отовсюду смела пыль; пересмотрѣла и перевязала ленточками всѣ свой тетради и письма пріятельницъ, заперла всѣ ящики, полила цвѣты и коснулась рукою каждаго цвѣтка. Всё это она дѣлала не спѣша, безъ шума, съ какой-то умилённой и тихой заботливостью на лицѣ. Опа остановилась наконецъ посреди комнаты, медленно оглянӳлась и, подойдя къ столу, надъ которымъ висѣло Распятіе, опустилась на колѣни, положила голову на стиснутыя руки и осталась неподвижной.

Марѳа Тимоѳѳевна вошла и застала её въ этомъ положеніи. Лиза не замѣтила ей прихода. Старушка вышла на цыпочкахъ за дверь и несколько разъ громко кашлянула. Лиза проворно поднялась и отёрла глаза, на которыхъ сіяли свѣтлыя, непролившіяся слёзы. - А ты, я вижу опять прибирала свою келейку, промолвила Марѳа Тимоѳéевна. — Лиза задумчиво посмотрѣла на свою тётку. — Какбе вы это произнесли слово, прошептала она. — Какое слово, какое, съ живостью подхватила старушка. Что ты хочешь сказать? Это ужасно, заговорила она, вдругъ сбросивъ чепецъ и присѣвши 2 на Лизиной кроваткѣ : — это сверхъ силъ мойхъ; четвёртый день сегодня, какъ я словно въ котлѣ киплю ;3 я не могу больше притворяться, что ничего не замѣчаю, - не могу видѣть, какъ ты блѣднѣешь, сохнешь, плачешь, 1 - не могу, не могу. - Да что съ вами, тётушка? промолвила Лиза: — я ничего... - Ничего! воскликнула Марѳа Тимоѳеевна :Это ты другимъ говори, а не мнѣ! Ничего! а кто сейчасъ

4

з кипѣть.

5 there is nothing the matter with me.

4 плакать.